У Георгия Товстоногова была одна фраза, которую боялись исключительно все: «Что-то я вас не понял», – произносил он, если по твоей вине в работе театра была допущена серьезная оплошность. Это означало, что на работу можешь больше не выходить. Крайне редко повышал голос, но и дисциплина при этом была первоклассной.
Питер Брук во время ленинградских гастролей утверждал, что такой слаженной работы закулисных цехов он не видел больше нигде в мире. Художник Эдуард Кочергин предлагал продавать билеты только на то, чтобы все желающие могли прийти и посмотреть, как в БДТ монтируют декорации. Причем помимо Товстоногова в этом большая заслуга Адиля ВЕЛИМЕЕВА, который по нынешний день возглавляет машинно-декорационный цех театра.
Мы встретились днем в большом зрительском фойе БДТ. До спектакля еще несколько часов, но для закулисных работников это самое горячее время. Вот и сегодня идет установка декораций к недавней премьере театра «Три сестры» режиссера Владимира Панкова.
– Я предлагаю не сидеть здесь… Вам, наверное, интереснее будет побывать за кулисами, – сходу говорит Адиль Мунирович. – Идемте, я проведу вас по маршруту, каким ходил Гога из своего кабинета к нам за сцену.
Адиль Велимеев работает в БДТ уже 60 лет, но не утратил свежести взгляда:
– Вот здесь кабинет Георгия Александровича, – говорит он, когда мы из ярко освещенного парадного зала проходим в коридор бельэтажа. На узкой приземистой двери – мемориальная табличка («Кабинет Г.А. Товстоногова»), но она, разумеется, появилась уже после смерти режиссера.
Адиль Мунирович берется за латуниевую изогнутую ручку:
– Здесь всё точно так же, как и при жизни Гоги. Даже ручка сохранилась. А кабинет теперь, ясное дело, мемориальный, сюда водят экскурсии. После дневной репетиции он возвращался к себе, садился за рабочий стол, закуривал и трудился до вечера. За кулисами стояла идеальная, я бы даже сказал благоговейная тишина (еще бы: Товстоногов в театре!) и при этом – все работали очень слаженно. Форсмажоры случались редко. А если говорить о моем цехе, то главное беспокойство монтировщиков заключалось только в одном: Георгий Александрович, бывало, затягивал утренние репетиции (по части трудоголизма я не знал ему равных). И вот они подходят ко мне и шепчут: «Адиль, скажи Гоге, что пора заканчивать, мы не успеем собрать вечерний спектакль». Прервать его никто не решался. Тогда я выглядывал из-за кулис: «Георгий Александрович, извините, пожалуйста, вечером спектакль, мы не успеем подготовить сцену». У него реакция была, как правило, одна: «Что же ты раньше не сказал?!»
И после этого он вместе с артистами уходил обедать, но на обратном пути обязательно заглядывал к нам, спрашивал – успеваете ли в срок и как идут дела. При всей своей строгости сердобольный был очень. Но… идемте дальше.
Из бельэтажа спускаемся на этаж ниже – в коридор перед входом в партер. Раньше здесь в левой части был тупик, но еще при жизни Товстоногова в массивной каменной стене старинного театра сделали дверь, ведущую за кулисы.
– Сразу за этой дверью – мой кабинет, – говорит Адиль Мунирович. – Товстоногов спускался ко мне за несколько секунд, и я всегда узнавал его по шагам. Золотое время было: все вроде бы равны между собой (у Гоги никакой звездности, ни грамма апломба), но лидером он был, конечно, бесспорным. Его любили и боялись. А он заботился о каждом. Если ехали на гастроли (а БДТ с триумфом объехал пол мира), то именно Георгий Александрович заботился о том, чтобы и артисты, и цеховые работники жили в равных, достойных условиях, потому что, повторял он, мы все – полноправные участники творческого процесса и успех постановки зависит не только от звездных имен на сцене.
Помнится, когда Гоги не стало и театр возглавил Кирилл Лавров, в одной из поездок нас расселили порознь: артистов – в хорошей гостинице, монтировщиков, помрежей и администраторов – в плохой. Кирилл Юрьевич возмутился: «Как такое может быть! Кому вообще в голову пришло подобное разделение?!» И настоял на том, чтобы всех разместили в хороших условиях. Он держал товстоноговскую марку, делал всё, чтобы БДТ по-прежнему ассоциировался с именем великого режиссера.
Вы спрашиваете: в чем величие Товстоногова? Мы были с «Мещанами» на гастролях в Москве, они проходили в Детском театре (нынешний РАМТ. – «Т»). И вдруг перед началом спектакля Георгий Александрович слышит, что в зрительском фойе раздаются крики, кто-то бурно выясняет отношения. Оказалось, что билетеры отказываются пропускать группу людей. Товстоногов спрашивает: «У вас нет билетов?» – «Да, ничего не досталось». – «А как же вы в театр попали?» И вдруг один мужик сознался: оказывается, они поднялись по строительным лесам, установленным вдоль фасада (в театре шел ремонт) и проникли через открытое окно. На дворе было лето. Что сделал Гога? Он попросил билетеров обязательно рассадить этих людей хоть как-нибудь, и пока зрители не устроились – спектакля не начинал. Это был, кажется, 1970 год.
Или другой случай. На гастролях в Киеве зрительницы пробирались в театр через окно туалета (мы даже помогали им – очень хотелось, чтобы они посетили спектакль). А в Алма-Ате и вовсе зал брали штурмом и в самом прямом смысле – сломали двери. Думаете, такое только в кино может быть? Нет, я видел это своими глазами.
В кабинете у Адиля Велимеева множество фотографий и афиш с автографами и добрыми пожеланиями. Лебедев, Борисов, Луспекаев, Стржельчик, Лавров, Толубеев… Сколок эпохи. Он и сам является ее частью или, как говорил Товстоногов, сосудом в кровеносной системе БДТ.
– Легендарные у вас были коллеги, – говорю я, кивая в сторону фотографий.
– Они и коллеги, и друзья. У нас же дружба была настоящая. Мы, например, 40 лет дружили семьями с Кириллом Лавровым. Устав от дел, он иногда заходил ко мне домой – просто посидеть, поговорить с глазу на глаз. И дети наши вместе росли.
Удивительный, неповторимый человек. Совсем другим в общении был Олег Борисов. Он никогда меня Адилем не называл, а обращался всегда словно в образе: «Старина, заходи»; «Старина, садись»; «Старина, поговорим». Старина! Хотя я был младше него. Очень дружили мы и с Марией Александровной Призван-Соколовой, потрясающей актрисой. Я был у нее как доверенный соловей и когда она заболела, я регулярно навещал ее дома. Она мне даже квартиру завещала, но я отказался. Боже упаси! Не хватало еще, чтобы в театре считали, будто я помогал ради квартиры. На моих руках она умерла. Ее квартиру я отдал БДТ в служебное пользование и туда, кстати, в конце своей жизни переехал Кирилл Юрьевич: прожил 3 года после смерти своей жены. Там и умер.
– Я знаю, что из своих 78-ми лет, почти 60 вы связаны с БДТ. Как это получилось? Судьба?
– Можно сказать и так. Я родился в Ленинграде. И в блокаду, когда мне было только два годика, меня нашли возле умершей мамы. Я помню это отлично (а отец был репрессирован). Потом началась эвакуация, каким-то чудом вместо детского дома меня определили в семью к одной деревенской женщине. Она жила в Новгородской области. Там я и провел всю войну. А потом уже оттуда меня забрал мой дядя, но заниматься мной полноценно дядя не мог: у него и самого было много детей. До 1959 года мы прожили вместе, а потом я уехал в Ленинград к своему двоюродному брату – в надежде устроиться хоть куда-нибудь на работу. У меня не было ни своего угла, ни профессии, но вдруг к брату зашла в гости женщина, которая работала портнихой в БДТ и, узнав про мою незавидную участь, сказала: «А давай к нам!» И вот я пришел обыкновенным рабочим сцены. Делал самую черновую работу, но был этому рад. Лишь бы устроиться! Лишь бы зацепиться. Начальник говорил: «Все равно сбежит». Но портниха спорила: «Бери, бери – потом спасибо скажешь». И вот сколько лет прошло, а я никуда не сбежал. Правда, бывали сложные времена. Особенно поначалу, когда для оформления трудовых отношений требовалась прописка. С рабочим сцены, разумеется, никто церемониться не будет: нет прописки – возьмем другого. Но БДТ это все-таки БДТ. Я в короткий срок неплохо себя зарекомендовал и меня временно… прописали в театре. В документе так и значилось: «Набережная реки Фонтанки, 65». Жил то в театральном общежитии, то на складах, то в актерских уборных – словом, где придется, потому что родительская жилплощадь в годы войны перешла уже другим владельцам. Это долгий рассказ и так продолжалось годами, но в конечном итоге мне дали жилье и, кстати, недалеко от театра. Спасибо Георгию Александровичу.
— А сейчас вам чего не хватает от того старого доброго БДТ? – интересуюсь я напоследок (через несколько минут начнется вечерний спектакль).
— Много не хватает. Теперь жизнь другая. Все заняты, все бегают, у каждого какие-то срочные дела, а поговорить по душам не с кем. Раньше в конце тяжелого дня даже повод не требовался: у тебя есть? Наливай. У меня всегда для таких случаев было…
Вместо справки
Марка БДТ
Эдуард Кочергин, сценограф:
– Машинист – хозяин сцены, главный человек на планшете. Он знает все особенности театрально-монтировочных работ. Он обучает профессиональным приёмам рабочих-монтировщиков. Организует сборку декораций для спектакля, их разборку, складирование. В случаях гастролей – упаковку и правильную погрузку в машины или вагоны для перевозок.
Опытный, талантливый машинист сцены – огромная ценность на театре. Он отвечает за всё имущество на сцене, за все декорации на складах, за сценическое оборудование, за одежду сцены, за занавес. Он, как дядька-боцман, обязан быть прижимистым, даже скуповатым – иначе нельзя. В его каптёрке находится всё необходимое: болты, петли, коуши, кольца, гвозди, троса, верёвки, запасы холста, бархата и всякого другого.
У него обязательно имеется швейная машинка для пошива половиков, чехлов, для упаковки, всяческих мешков и так далее. Хороший машинист-боцман должен уметь сам заплетать верёвки, троса, должен владеть всеми видами вязки морских узлов, уметь идеально складывать, как паруса, задники, горизонты, падуги, кулисы и другие мягкие декорации.
Мне посчастливилось работать с замечательными представителями этой труднейшей театральной профессии, с настоящими, всезнающими планшетно-палубными крысами. Одним из памятных профессионалов, которого мне довелось встретить ещё до перехода на службу в БДТ, оказался опытный машинист этого театра, кстати, отслуживший пять лет боцманом на советском флоте и овладевший всеми видами боцманского дела, – Алексей Николаевич Быстров.
Из когорты Быстрова вышел Адиль Мунирович Велимеев, сменивший старика на сцене БДТ. С ним я работаю более сорока лет и считаю этого человека самым лучшим машинистом страны в настоящее время, и это не только моё мнение. его коллеги из различных театров России, из-за бугра, где гастролировал БДТ, всегда вспоминают о нём восторженно, как о грандиозном профессионале планшетно-палубной культуры. Мунирыч, между прочим, приучил весь театр лакомиться конской колбасой, присылаемой ему с татарской Волги. Наряду с нашими народными артистами, Адиль Велимеев – марка БДТ.
Из книги «Записки планшетной крысы»