В «Содружестве актеров Таганки» ставят новый спектакль по пьесе Валентина Красногорова «Любовь до потери памяти». В связи с предстоящей премьерой из Петербурга в московский театр приехал сам драматург. Он пообщался с актерами и режиссером и ответил на вопросы журналистов. «Театрал» публикует выдержки из этой беседы.
— Валентин Самуилович, какие темы вас больше всего волнуют в сегодняшней жизни?
— Меня интересует то, что было вчера, происходит сегодня и будет завтра. Меня интересуют проблемы, связанные с культурой в широком смысле слова. Это коммерциализация культуры, низкий уровень языка, а также культура взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Это очень важная социальная тема. Что бы ни говорили о политике, экономике и промышленности, пока нет счастья под каждой крышей – нет счастья нигде. И новый спектакль отчасти посвящен этой теме.
— Вы планируете посетить премьеру спектакля?
— Да. Но до выпуска премьеры еще полтора месяца, и я хотел бы посмотреть пару репетиций. Обычно я не вмешиваюсь в работу режиссера, но, как автор пьесы, могу найти что-то такое, что могло бы улучшить спектакль. Каждый драматург на репетиции своих спектаклей чему-то учится, а режиссер от встречи с автором получает новый опыт. Товстоногов писал, что режиссер, который все время ставит сам себя — не обогащается, а тот, кто ставит разных авторов – расширяет свои творческие возможности, свой кругозор, открывает для себя что-то новое, обогащается. Это очень важно.
Одна из трагический тенденций современных театров – разрыв драматурга с режиссурой. Режиссеры всегда неохотно зовут драматургов на репетиции, ссылаясь на то, что труппа еще не готова, что артисты будут зажаты и так далее. До Станиславского вообще не было режиссеров. Был ведущий актер и драматург. Конечно, сейчас другой театр и без режиссера не обойтись, но функции драматурга на себя он брать не должен. Я понимаю, что театр – живой организм, иногда невозможно следовать тексту слово в слово. Но пока драматург жив, почему бы с ним не посоветоваться? Автор будет только благодарен.
— У вашей пьесы открытый конец. Чем она все-таки заканчивается?
— Считаю, что концовка должна быть открытая. Комедия не должна кончаться ни нравоучением, ни трагическим финалом. Она должна кончаться хорошо или открытым финалом, означающим, что история будет продолжаться.
— Что бы вы посоветовали артистам, занятым в этом спектакле?
— У меня есть правило: артистам ничего не советовать. Для этого существует режиссер. Я могу лишь пожелать актерам получать удовольствие от игры, не просто учить текст, а быть в своей роли, купаться в ней, импровизировать, не торопиться, почувствовать радость от того, что ты живешь на сцене. Очень рад, что театр «Содружество актеров Таганки» решил взяться за эту пьесу. Здесь трудятся замечательные артисты, которых я считаю продолжателями дела Любимова. Думаю, что у такой труппы получится очень хорошая работа.
— Пробовали ли вы сами ставить свои пьесы?
— Один раз в жизни. Это было при советской власти в подпольном театре. Потом участников посадили на 15 суток. Тот спектакль был хорош, о нем даже писала зарубежная пресса.
Свое иногда поставить хочется, но я понимаю, что не владею профессией. Я могу дать режиссеру очень хороший совет, потому что я знаю, что такое персонаж. Карел Чапек сказал, что критик – это человек, который говорит драматургу, как бы он написал пьесу, если бы умел это делать. Так вот, я принадлежу к таким советчикам. Я говорю режиссеру, как бы я поставил пьесу, если бы умел. То есть я чувствую персонажа, логику поведения, ситуацию, комизм, могу сказать, какую реплику надо подчеркнуть… А вот весь волшебный мир, который создает режиссер, это не моя профессия. Это первая причина. А вторая – это работа с людьми. Это тяжелая вещь, у меня бы нервов не хватило. Но работать с режиссером, когда я чувствую, что он единомышленник, и в чем-то ему подсказывать, не вмешиваясь, я бы хотел.
— Все ваши пьесы очень кинематографичны, что сейчас большая редкость…
— Многие считают, что драматург просто пишет текст, а потом приходит театр и ставит спектакль. На самом деле драматург пишет спектакль. Вот и я когда пишу — обязательно вижу сцену, пишу как бы свой вариант спектакля.
Что касается кино, то у меня есть киносценарии, и я не раз получал предложения, два-три фильма даже было поставлено, но лучше бы их не было. Киноиндустрия – это бизнес, а театр – творчество. Чтобы там добиться своего звучания, нужно быть невесть кем, иначе тебя сломают, сомнут, все выбросят и поставят по-своему. Потом в кино важна картинка, там текст имеет второстепенное значение, а драматургия – это литература.
— Как вы относитесь к осовремениванию классики?
— Плохо. Классика — это не то, что было написано двести лет назад, а то, что выражает эпоху. Эпоха выражается литературой, взглядами, нравами, языком, манерами, одеждой… Когда мы все это отбрасываем, то получается не классика, а грубый пересказ сюжета, пошлый и ненужный. Зачем лишать себя прошлого, своей истории, своей культуры? Я считаю, что это в корне неверно. Еще Брехт писал, что если вы хотите отразить свое время, то не надо переиначивать классику, ставьте современные пьесы. Я не понимаю, когда на даму, которая ходила в кринолинах, вдруг одевают джинсы и свитер и витиеватым языком объясняются ей в любви. Выглядит все это очень глупо.
У нас очень странная в театрах позиция, что современных пьес нет. Это такая мантра, которую повторяют все. Это проблема режиссеров.
— Почему так происходит?
— Есть два вида театральной деятельности – профессиональный государственные субсидируемые театры и антрепризы (частные театры). Первые парят в высоких сферах, потому что режиссер считает, что если он ставит Достоевского, то он уже как бы с ним наравне. А ставить Иванова, Сидорова и Петрова для него несерьезно. Не важно, что не придет зритель, не важно, что любит зритель — государственный театр все это не очень волнует. Вы знаете, что Большой театр получает в год 4,5 млрд рублей? Правда, он заслуживает того. Но и драмтеатры, получающие сотни миллионов в год – это нормально.
Антреприза ничего не получает. Кого она ставит? Современных авторов. Почему? Потому что они интересней современному зрителю. Театры, которые ставят классику, лишают зрителя возможности видеть не Наташу Ростову, а самих себя. Вот это очень важно. В чем успех любого спектакля? В том, что зритель отождествляет себя с тем, что он видит. Это может быть и Наташа Ростова, я не спорю, но может быть и Маша Иванова, которая живет и работает сегодня, испытывает сегодняшние проблемы и имеет сегодняшнюю психологию. Достаточно посмотреть рейтинги читателей на сайте электронной библиотеки Машкова (lib.ru), где у Чехова, к примеру, 5,2 балла, а у современных авторов – 7,8. Вы не думайте, что современный автор лучше, чем Чехов. Он просто ближе и поэтому интересней читателю.
Читайте также: «В «Содружестве актеров Таганки» готовят новый спектакль»