Актриса, перешагнув определенный возрастной рубеж, наверное, имеет право на некоторые преференции. Она может нечасто играть спектакли и прибегать к помощи суфлера. Единственное, чего она не может себе позволить, так это выглядеть плохо, убеждена Вера ВАСИЛЬЕВА, которая и в 91 год остается ведущей актрисой Театра сатиры.
– Вера Кузьминична, что такое стиль, по-вашему?
– Мне трудно ответить. Стиль – это что-то от меня очень далекое. Я никогда не была стильной. И модной тоже не была.
– А когда начали обращать внимание на одежду, следить за модой?
– Пожалуй, когда снималась в картине Ивана Александровича Пырьева «Сказание о земле Сибирской», которая вышла на экраны в 1948 году. Съемки проходили на киностудии «Баррандов» в Праге. Я прожила там два месяца, а съемочных дней у меня были единицы, так что времени для хождения по магазинам было очень много. И вот там я приоделась буквально с ног до головы: весенний комплект одежды и обуви, зимний комплект, белье роскошное, сумочки, все-все-все, в общем. Я ведь была девочкой из очень бедной московской семьи, и никаких нарядов у меня не было, я донашивала вещи за своими двумя старшими сестрами. Порой от платья, из которого выросла старшая сестра, мама отрезала потертые на локтях рукава, и получался сарафанчик для средней сестры. Когда и она вырастала, то сарафанчик донашивала я. Вот и весь стиль. А чтобы как-то украсить вещь, чтобы она не выглядела очень уж затрапезной, мама пришивала, допустим, белый воротничок. То, что детали очень меняют вещь, я усвоила с детства.
Кстати, когда я снималась в Праге, туда же приехала голливудская звезда Рита Хэйворд. Мне запомнилось ее платье – скромное и в то же время очень изысканное, с плиссированной юбкой. Мы с ней встретились на студии, нас представили друг другу, она меня обняла, и на следующий день снимок напечатали в газете. Подпись была такая: «Звезда Голливуда Рита Хэйворд на студии Баррандов встретилась с будущей звездой Советского Союза Верой Васильевой».
– Ее можно было назвать иконой стиля?
– Я в общем-то не знаю, как она одевалась. Мне просто платье понравилось. Хотела и себе такое сшить из синего креп-жоржета. Уверена, мне бы оно пошло.
– А кто являлся для вас иконой стиля?
– Пожалуй, никто. Мне одно время очень нравилась Марлен Дитрих. Но никогда в жизни ничего общего с ней я иметь не могла. Подражать? Смешно. Из наших актрис мне очень нравилась Ольга Андровская. Но я ее видела только на сцене. Как она одевалась в жизни – не знаю.
– Марина Ладынина, с которой вы снимались, давала вам, начинающей артистке, какие-то советы в плане гардероба, поведения?
– Марина Алексеевна была на недосягаемой высоте от меня. Она была звезда. Я просто здоровалась с ней, и она кивала мне в ответ, проходя мимо. А через много лет мы с Мариной Алексеевной встретились на приеме, устроенном Наиной Иосифовной Ельциной. Обрадовались друг другу, расцеловались.
– Когда вы начинали карьеру в кино, был ли какой-то стереотип, как должна выглядеть советская актриса? Должна ли быть худой или, наоборот, в теле?
– Особых критериев я не припомню. Это тогда не было проблемой – худенькой быть или полненькой. Я, например, всегда была довольно худощавой, но при этом щекастой. И для той же роли в «Сказании о земле Сибирской» мне нужно было поправиться, но… не удавалось. Щеки были, а фигура – нет. И тогда Иван Александрович Пырьев придумал подложить мне в декольте чулки, чтобы придать некую пышность груди. Я по натуре своей человек тихий и незаметный. И роли у меня были такие же – простые девушки Манечки, Танечки…
– А был ли какой-то резкий поворот, когда что-то щелкнуло, и вы вдруг осознали себя не простушкой, а примой?
– Многое во мне поменяла роль графини в спектакле «Женитьба Фигаро». Когда я впервые примерила платье, которое было придумано талантливейшим Славой Зайцевым, действительно у меня вдруг произошел некий щелчок.
– Вячеслав Михайлович давал вам какие-то советы относительно стиля?
– Нет, ничего конкретно он мне не советовал. Но я ко всему, что он делает, присматривалась и понимала, что бы мне подошло, а что – нет. Каждая минута его творчества была влюбленностью в тот образ. Примерка костюма превращалась в поэму.
– Когда в СССР повеяло эмансипацией, в моду вошли брюки, женщины сели за руль…
– Мой муж Владимир Ушаков – прирожденный барин. Несмотря на то, что родился он в очень простой семье, замашки у него были абсолютно не советские. Он пытался из меня сделать современную женщину и уговорил научиться водить машину. Послушавшись Володю, я пошла на курсы, получила права. Но так они у меня и лежат новенькие, потому что за руль я ни разу не села. Не мое это занятие, совершенно не мое.
Стиль жизни нашей семьи создавал муж. У него был очень хороший вкус, и самое главное, он этим хотел заниматься. Я интереса к быту никогда не проявляла.
– Вера Кузьминична, а в чем заключался театральный этикет в советское время?
– По-моему, настоящий театральный этикет ушел в историю вместе с дамами XIX века. Когда я начала ходить в театр как зритель, все одевались одинаково, в меру нарядно, не вычурно. Я не помню, чтобы в театре переобувались. Может быть, в Большом это было заведено, а в драматических – нет. Сейчас я больше бываю в театре как зритель. И могу относительно себя сказать, что стараюсь одеться так, чтобы не выделяться. Платье с блестками нельзя надевать в зрительный зал. Такое платье годится лишь для сцены. Я сейчас обращаю внимание на то, что для многих поход в театр – это все же не рядовое событие. Сужу чисто внешне – нет ощущения, что забежали абы как в театр и ладно. И порой слышу, говорят: «А мы завтра в театр идем», – событийно так, с уважением. Не скрою, мне это приятно. У меня тоже отношение к театру очень благоговейное.
– А по магазинам любите ходить?
– Сейчас люблю. Обожаю примерять, выбирать. И порой, если честно, даже особенно не задумываюсь, необходима мне вещь или нет: нравится – покупаю. И получаю от этого колоссальное удовольствие.
– Не зря говорят, что шопинг – это своего рода терапия?
– Пожалуй, что так. Соглашусь. Но я лишь с годами это поняла.
– А как вы к украшениям относитесь?
– Равнодушна совершенно к драгоценностям. Особенно равнодушна к бриллиантам. А бижутерию, которая нужна на сцене, люблю. Перстни с камнями не ношу. У меня на руках кольца, это делает руку взрослой женщины законченной.
– Как вы тонко сказали – «взрослой женщины»…
– Все мы в старости неважно выглядим, но есть такие, кто окончательно плюнул на себя. А зрителей все же надо уважать. И быть благодарным за ту любовь, которую мы получаем, и стараться не огорчать их своим видом. Нельзя выглядеть жалкой, чтобы за спиной шептались: «Это та самая, которая 30 лет назад была красавицей и сводила всю Москву с ума».
Недопустимо это, я считаю. Возраст, конечно, никого не красит. Но мы, актеры, должны бороться за какую-то иллюзию. И потому, когда я куда-нибудь иду, то не могу не думать о том, что обо мне скажут. Мне очень хочется, чтобы говорили: «Ей 91 год, а она так прекрасно выглядит».
И потому я обязательно подкрашиваюсь, обязательно надеваю туфли, которые могут меня утомлять, но все-таки это каблук. Важно, чтобы от моего вида не ахнули в сторону жалости. Но, знаете, я очень легко живу. Мое сердце полно любви к театру и к моим близким. Мне хочется рассмеяться от того, что воспринимаю себя 15–16-летней девочкой, которой недавно исполнился 91 год.
