Фото: Анатолий Морковкин
В Париже начались большие гастроли Театра Вахтангова. Приезд прославленного российского коллектива вызвал заметный ажиотаж и в кругах французских театралов, и у местной прессы. Поэтому на пресс-конференцию, предваряющую начало гастролей, собралось множество журналистов, и вопросы они задавали не только о привезенных спектаклях. А Римас Туминас и без того говорил не только о гастролях. Отдельное внимание он уделил ситуации с Павлом Устиновым. Но тема взаимоотношений театра с публикой и художника с вечностью все же оставалась главной…
– Этим летом мы все в театре испытывали теплое чувство ожидаемой радости от предстоящей встречи со зрителем. Радости ожидания подарка. Ожидания, что не мы вам, зрителям, а вы преподнесете нам нежный, светлый, драгоценный подарок, в котором скрыт, упакован ваш отклик на наше творение, на наш спектакль, на наши сомнения и переживания. И если этот душевный отклик будет нам подарен, то для театра это будет самым главным. Поэтому я не буду говорить, что мы, как дикари, пришли в восторг от одного только приезда в Париж, нет, это не так. Мы здесь бывали, мы здесь еще будем, потому что летаем по миру и хотим нести людям радость. Но здесь нам тоже важен отклик вашей души.
Мы привезли сюда безнадежную веселость и радость. Мы поняли, что театр ничего не значит и ничего не может изменить. И тогда начали смеяться. Стали безнадежно радостными. И эта ирония, этот юмор, наверное, спасает нас самих, потому что спасти нас никто не может. Только сами. Спастись от грубости, от невежества, от хамства и беззакония. И от несправедливости, которая творится.
Я хочу выразить от имени всего нашего театра протест и возмущение по поводу дела Павла Устинова и высказать это не потому, что он наш собрат и коллега по профессии. Просто степень несправедливости в этом деле запредельно высокая, она уже смешана с бесправием. Человек просто стоял на площади, разговаривал по телефону, и на него напали сотрудники полиции, избили его. Может, конечно, и не случайно напали, может кто-то навел, кто-то спровоцировал или дал команду. Может, даже по ошибке напали… Но как мог ошибиться судья в процессе, дав невинному человеку три с половиной года? Судью после этого надо судить и сажать. Потому что подобные решения, а они у нас случаются нередко, самым серьезным образом компрометируют и власть, и страну. Это недопустимо, стыдно и позорно. Думаю, что ситуация скоро разрешится, парень вернется к работе, и все будет хорошо. Но не отметить этого сегодня мы не можем. И, веселясь безнадежной веселостью, мы не забываем горечи тех моментов, которые случаются и в нашей жизни, и повсюду в мире.
Мы пытаемся гармонизировать мир, строить, верить в красоту и в вечность. И если зритель почувствует это, откликнется, станет соучастником процесса и подумает вдруг, что он любим, что он нужен, значит, наши усилия не напрасны. Многие ведь, особенно женщины, приходят в театр несчастными. Чем-то в жизни обделенными – то ли их кто-то разлюбил, то ли муж ушел, то ли печали добавилось… Большинство зрителей театра, как правило, женщины. Они ищут у нас очага счастья, ищут тепла, ответа на вопрос – есть ли в жизни радость? И мы стараемся ответить. В такие минуты человек в нашем зале вдруг чувствует, что он бессмертен, что он нам нужен, любим нами. Любим всеми. Подарить человеку такое чувство любви, дать ему возможность почувствовать себя нужным – в этом самая важная миссия и цель театра.
Работая над «Евгением Онегиным», мы для себя особо выделили слова Пушкина о том, что пошлость, невежество, грубость – всегда примыкают к современности. Пошлость боится прошлого. Туда она не идет. Она идет к нам, современникам. Она говорит: я пошлость, я помогу тебе, я раскрою тебя, я сделаю тебя знаменитым. Ты раздевайся на сцене, ругай весь мир, будь циничным и грубым, и я тебя прославлю. Она подстрекает неокрепшие души, потому что знает: смотреть пошлость любят. Как любят смотреть насилие, смотреть, как унижают и даже убивают человека. Пошлость действует на инстинкты, уничтожая душу, и наш театр всеми силами старается этого не допустить. Хотя мы, конечно, знаем, что пошлость, невежество и грубость не только ломятся в дверь, но и стараются пролезть в любую щель.
Все, что мы делаем на сцене, – это спектакль для души. Мы никогда не приспосабливаемся ни к какой стране или к городу, мы не берем во внимание, что мы в Париже, Лондоне или Шанхае, не изучаем аудиторию, не пытаемся понять китайцев, которых никогда не поймем, не стараемся учитывать, что сегодня в зале американцы, которые изучают русский язык, или немцы… Если бы мы приспосабливались, это унизило бы нас как профессионалов, это было бы предательством по отношению к тому, что мы делаем. Поэтому мы всегда и везде играем так же, как у себя дома. Ну, может быть, стараемся играть еще лучше, но – как дома.
Конечно, мы видим и знаем, что в разных странах реакция зала разная: где-то активнее откликаются на одни слова или мысли, где-то на другие. Но это нас не удивляет, это, скорее, обогащает и радует, потому что мы видим отклик. А значит, мы верно существуем и верно живем, и наш спектакль нужен.
Мы работаем интенсивно, открыто, честно. Мы все время ищем человека. Мы не думаем о политике или мировой боли, мы сосредоточены на судьбе человека. Над нашей сценой парит история, история человека, о котором мы стараемся рассказать. Эта история парит и над нами, и над вами, и нет ничего более ценного и важного в нашей профессии, театре и в жизни, чем судьба человека.
Время сегодня дурное, и в театрах многие стараются не выразить автора, а показать себя. Любым способом – но себя. А это тоже пошлость. Мы ее не принимаем, мы страдаем от нее, мы с ней боремся, потому что ранимы. И потому что любим жизнь. Как говорил Толстой, театр – это искусство влюбить в жизнь, пробудить душу. И дать дорогу любви.
Подписывайтесь на официальный в Telegram (@teatralmedia), чтобы не пропускать наши главные материалы.